К вопросу о Купермане

С любезного согласия автора статьи о всемирно известном Исере Купермане, Шломо Борохова, Почетного президента Федерации шашек Израиля, размещаю его его материал, ранее опубликованный в журнале «Шашнчный Израиль»
Исер Куперман умер восемь лет назад в возрате 83 лет. Шашечный мир отдал должное памяти этой феноменальной личности. Никто кроме Купермана не показывал столь выдающихся достижений и в русских, и в стоклеточных шашках. Никто кроме Купермана не демонстрировал такого спортивного долголетия: в 82 года он попал в первую шестерку в чемпионате мира по бразильским шашкам! Никто из ведущих гроссмейстеров не оставил после себя целой библиотеки написанных им шашечных книг.

Сразу после смерти Купермана все отзывы о нем были почтительно-восхищенными. Но не секрет, что при жизни в его адрес произносились не только комплименты. Некоторые известные шашисты обвиняли его в неспортивных методах борьбы, интригах, в которых он, по их словам, опирался на поддержку советского спортивного начальства. Сегодня, когда фигура Купермана уже отошла в область истории, о нем можно высказываться откровенней.

Я был много лет знаком с Куперманом. В советские времена мы общались на крупнейших шашечных соревнованиях и вне турнирных залов. Отнюдь не прервались наши отношения после моего отъезда в Израиль, так как несколькими годами позже покинул СССР и Куперман. В течение пяти лет, с 1978 года по 1983-й, мы вели интенсивную переписку. Он всегда оставлял себе Израиль как «запасной аэродром», а я был президентом шашечной федерации страны.

У меня, как у многих шашистов, Куперман вызывал двойственное отношение. Но выносить категорические оценки этому великому шашисту, а тем более выступать с посмертными обвинениями – дело крайне ответственное, требующее высокой моральной отвественности. Меня поразило высказывание о Купермане очень симпатичного мне гроссмейстера Михаила Корхова в его воспоминаниях «Шашечная сага»:

«Его феномен до сих пор не разгадан. Действительно, в самое антисемитское время в советской истории ярко выраженный «аид» выделывал любые выкрутасы с советской властью в свою пользу абсолютно безнаказанно. Бесспорно, ему в немалой степени помогало то, что он был осведомителем, а возможно и агентом КГБ, иначе он не мог бы долгие годы быть руководителем спортделегаций за границей. Но это ему не в укор, просто констатация очевидного факта».

Напрасно Корхов делает реверанс в последней фразе. «Очевидный факт» — это факт, доказанный документально или подтвержденный показаниями свидетелей. Назвать человека осведомителем и агентом КГБ – тяжелейшее обвинение. Насколько мне известно, допуск в архивы КГБ до сих пор не разрешен и списки сотрудников этой организации неизвестны. То, что известного спортсмена выпускали за границу, отнюдь не означает, что он работал на органы. Могу предположить, что если бы Куперман этим занимался, он вряд ли мог бы уехать из СССР с таким скандалом, а потом написать, не боясь, откровенно антисоветскую книгу. Поэтому, сколько бы Корхов ни повторял: «очевидный факт» — он может «констатировать» только то, что пойдя на поводу у чувства мести, позволил себе утверждения, не совместимые с моралью и порядочностью.

Пожалуй, именно этот «мемуарный беспредел» заставил меня поделиться своими
воспоминаниями и мыслями о Купермане. Материал был написан «в стол» много лет
назад и теперь, по-моему, стал особенно актуальным.
В советские времена Исер Куперман был не только единственной настоящей шашечной знаменитостью, но знаменитостью, специально отобранной и поощряемой. Его знала вся страна, почти так же, как Ботвинника, Смыслова, Таля.
Действительно, Куперман позволял себе «выкрутасы», которых не допускали респектабельные Ботвинник, Смыслов и интеллигентный Таль. Феномен популярности и «неуязвимости» Купермана так и не смогли понять те талантливые шашисты, которые пытались дискредитировать и «свалить» этого гиганта. Они считали такую задачу несложной, учитывая антисемитскую суть власти. Но не тут-то было!
Советская пропагандистская машина не могла так легко сдать ею специально созданную и выпестованную еврейскую знаменитость, которая своим существованием как раз демонстрировала либерализм и справедливую национальную политику советской власти. Я думаю, что Куперман был выбран не случайно — его «высчитали» в кулуарах отдела пропаганды ЦК КПСС. Однажды состоявшись, знаменитость должна прилагать немалые усилия, чтобы оставаться ею. Именно Куперман и, видимо, только Куперман подходил на эту роль – и потому был «организован».
Он был не только безгранично талантлив, но и напорист, а также агрессивен и предприимчив в той степени, которая не пугала власть. Куперман быстро разобрался в тех моральных, а, главное, материальных выгодах, которые приносит статус знаменитости. В дальнейшем он только защищал данный статус. Характер этой постоянной борьбы привел к тому, что Куперман постепенно утрачивал в той или иной степени некоторые ценностные ориентиры, характеризующие добро, порядочность, достоинство.
Будучи человеком умным и очень практичным, Куперман понимал, что в его сфере
деятельности помимо внешней поддержки, предоставлявшейся властью, он нуждался в поддержке внутренней – со стороны шашистов на разных уровнях, из которых довольно удачно составлял мозаичную картину своего триумфального восседания на шашечном троне. Этих шашечных союзников Куперман находил по всей стране, во всех республиках. Он умел обхаживать их, помогал им в достижении их целей, пока… некоторые из них сами не перерастали в знаменитостей более мелкого масштаба и не становились угрозой ему самому.
Кстати, одним из таких мастеров был и я. В одно из посещений им Самарканда, где я его принимал и организовывал сеансы одновременной игры, мне выпала участь… спасителя Купермана! Тогда он не очень следил за своей диетой, ел много, а после приема невероятного количества еды пил английскую соль. Однако, видимо, после жирного плова из баранины под палящим солнцем Самарканда этот рецепт не сработал. Куперману стало так плохо, что мне пришлось везти его на «скорой помощи» в больницу. Там его с трудом вернули с того света.
С нашим общением в Самарканде связана еще одна история, которая характеризует не только умение Купермана помогать нужным людям, но и его влияние в советском шашечном руководстве того времени. Неутомимый шашечный энтузиаст Феликс Вассерман, давно живущий в Израиле, как-то напомнил мне, что он был бы самым молодым судьей всесоюзной категории, если бы… я не получил это звание в 28 лет, будучи на четыре года моложе. Теперь мне придется разочаровать Феликса. Был еще один 28-летний судья всесоюзной категории.
На IX международном турнире в Самарканде, главным организатором которого я был, мне пришлось формально выполнять функции заместителя главного судьи. У меня никогда не было желания серьезно заниматься судейством, но Куперман после окончания турнира спросил меня: «Что бы я мог для вас сделать? Вы уже мастер спорта. Давайте оформим вам звание судьи всесоюзной категории». Я ответил, что мне это ни к чему, но вот моего приятеля, бывшего одноклассника Рауфа Касымова, который также участвовал в судействе турнира, стоило бы как то поощрить.
Рауф был скромным перворазрядником, очень любил шашки, но не являлся крупной величиной в судействе. По моей протекции он судил в соревнованиях городского и областного масштаба. В судейской коллегии самаркандского международного турнира на него возложили обязанности секретаря.
Вскоре состоялось заседание Федерации шашек СССР, в повестке дня которого был и пункт о присвоении высших шашечных званий. И вот я узнаю, что Федерация присвоила звание судьи всесоюзной категории и мне, и Касымову!
Моей шашечной компетентности было недостаточно, чтобы судить об уровне игры Купермана, а тем более сравнивать его с другими представителями шашечной элиты. Но, по правде, меня это и не интересовало. Для меня Куперман долгие годы был чем-то вроде национального достояния, предметом гордости, символом племенной сопринадлежности. У меня был свой подход: при каких-то недостатках человека, его не идеальной репутации следует учитывать «коэффициент относительной значимости». Я считал Купермана выдающейся еврейской личностью, поднявшей престиж шашек на не досягаемую прежде высоту, — это было для меня гораздо важней его очевидных негативных качеств.
Именно Куперман преподал мне первый в жизни урок бизнеса.
К XI международному турниру по шашкам, который состоялся в моем родном Самарканде, в честь 2500-летия города, было изготовлено немало рекламных буклетов, памятных конвертов, а также 200 значков с эмблемой этого крупнейшего соревнования. 50 значков вручили на торжественном открытии турнира, проходившем на сцене оперного театра, участникам, судьям и почетным гостям.
Едва дождавшись конца церемонии, Куперман поспешил ко мне, чтобы выяснить, сколько было выпущено значков и где находятся остальные. Узнав, что 150 значков передали в розничную торговлю — в магазин военторга, он попросил меня отвезти его туда. Наутро, к открытию магазина, мы уже были на месте. Разумеется, ни один из значков, стоивших по 30 копеек, за всю неделю не был продан. Куперман выложил 45 рублей за все 150, приведя в совершеннейшее изумление продавщицу военторга.
— Учись, Семен, — радостно сказал он. Теперь это – раритет!
— И вы сможете продавать их по 3 рубля, — я сделал попытку предугадать дальнейшую судьбу значков.
— Ну что ты! – снисходительно ответил Исер Иосифович. — Я же – не спекулянт! Каждый значок я обменяю у голландских коллекционеров на портативные магнитные шашки.
— Вот это да! – восхищенно пробормотал я, лихорадочно стараясь перемножить в уме 25 рублей (столько платили, не торгуясь, советские шашисты за голландские магнитные шашки) на 150…
Замечание Купермана о пассивности шашистов в практической сфере в одном из писем ко мне в 1978 году: «Может, причина в самих шашках» — побудило меня впоследствии написать книгу о деловом мышлении.
Куперман намного опередил развал социалистической системы и был грамотным
предпринимателем то время, когда другие спортсмены, выезжавшие за границу, не поднимались выше заурядной спекуляции, «фарцы». Меня поражало, как они суетились, экономили, питались самой скверной едой, носились по дешевым распродажам, чтобы заработать на поездке сущие гроши.
Для иллюстрации приведу забавный пример.
В 1977 году на чемпионате Европы в Бельгии, где я представлял Израиль, играли и советские шашисты. Руководителем их делегации был Николай Павлович Сретенский, которого я хорошо знал по международному турниру в Самарканде. Еще до нашего личного знакомства я был впечатлен появившейся в журнале «Шашки» фотографией, изображавшей Сретенского с лентой, перекинутой через плечо и увешанной медалями. Пожалуй, он был похож не на шашиста, а на Ивана Поддубного!
В Брюсселе член КПСС Сретенский, разумеется, демонстративно игнорировал меня как «изменника родины» — не разговаривал со мной и даже не здоровался. Однажды я случайно встретил Николая Павловича в торговом центре у огромного лотка с… бюстгальтерами, которые он набирал в огромном количестве. Над лотком красовалась надпись: «10 франков» и еще что-то по-французски. В то время доллар «стоил» около 40 франков. Николай Павлович, увешанный почти даровыми прибретениями всех размеров и цветов, поспешил к кассе, но там возник какой-то конфликт. Сретенский был в шоке.Я тоже не понимал объяснений кассирши по-французски обескураженному клиенту, но скоро догадался, что 10 франков – это была не цена, а скидка при покупке одного бюстгальтера…
Невозможно представить себе Купермана в такой анекдотической ситуации. У него было самоуважение, он покупал себе и своей семье добротные, дорогие вещи. Конечно, делал бизнес, но наверняка не по мелочам.
Я думаю, что Куперман оказался одним из немногих, если не единственным шашечным профессионалом, который был доволен своей судьбой. Он понимал, что максимально использовал свой потенциал, получив от шашек все, что эта непритязательная игра могла дать человеку. Куперман не растерял этот моральный и материальный капитал, даже когда навсегда пересек границу, отделявшую одну социальную систему от другой.
Из-за массового выезда советских евреев в Израиль и США в 1970-е годы понятие «еврейская знаменитость» девальвировалось, и на этом статусе нельзя было долго продержаться. Перебравшись в Америку в 1978 году, Куперман понял, что уже не может противостоять натиску блестяще одаренных молодых соперников. Но ему не надо было начинать жизнь заново, как это случилось со всеми нами. Куперман умело и дальновидно приготовил задел для существования в странах, где спортсмены не получают талонов на питание и стипендий. Он просто продолжал свою жизнь, оставаясь шашечной знаменитостью мирового масштаба, имея при себе, на всякий случай, лавровый венок советского и еврейского диссидента.
Я, конечно, замечал беспредельный эгоизм Купермана, его умение беспардонно использовать всех вокруг для создания себе дополнительных услуг за чужой счет. При всей моей щепетильности в вопросах этики человеческих отношений я всегда корректировал для себя его действия своим «коэффициентом», что позволяло сохранить наши добрые отношения. Хотя было это непросто…

В одно из своих посещений Израиля Куперман попросил меня устроить его в какой-нибудь еврейской семье, так как его здоровье страдает от ресторанной еды. По моей просьбе Купермана поселил у себя иерусалимец Габи Софиев. Гостеприимный самаркандец, занимавший должность казначея в израильской шашечной федерации, а впоследствии временно возглавлявший ее, был на седьмом небе от выпавшего на его долю счастья: принять в своем доме такого выдающегося шашиста! Весь пятничный день он водил Купермана по Иерусалиму, угощал, делал подарки. Затем состоялся торжественный ужин в его честь.
А в субботу Куперман попросил повезти его на Мертвое море.
— Я строго соблюдаю субботу и не вожу в этот день машину, — пролепетал в растерянности Софиев.
Куперман прекрасно понимал, что хозяин дома, носивший кипу, не может нарушать субботу. Но он не привык отступать перед такими «мелкими» препятствиями.
— Какая проблема! – не задумываясь, ответил гость. – Закажи такси, и тебе не придется вести машину.
Габи не хватило душевных сил отказать великому Куперману.
Узнав об этом, я был возмущен и по-отечески отругал своего бывшего ученика. Ведь он не только нарушил закон соблюдения субботы, чего прежде никогда не делал, но и заплатил за «прогулку» Купермана 300 долларов – очень серьезную сумму для 1980-х годов, тем более для скромного банковского служащего, каким был Софиев.
Даже эта некрасивая история не поставила точку в моих отношениях с Куперманом. Вновь я нашел подходящий коэффициент, благодаря чему этот случай оказался характеризующим Габи в большей степени, нежели Купермана.
Наши отношения прекратились лишь в 1983 году, когда Куперман открыто и публично совершил подлость. Этого я уже не мог простить никак.
В это время я был генеральным директором деревообрабатывающего комбината в Рамле. Параллельно я с двумя компаньонами владел издательством русской книги в Реховоте. В этот приезд Куперман, как обычно, жил у меня. Но на этот раз у него было ко мне деловое предложение: издать его автобиографическую книгу «Судьба чемпиона». Я ответил, что этот вопрос можно обсудить, но сначала я должен ознакомиться с рукописью.
Я добросовестно прочитал несколько сотен страниц и был поражен не только цинизмом автора, но и тем, что он считал возможным переложить на меня часть ответственности за выход в свет столь неприличного пасквиля! В книге были вымазаны грязью многие советские шашисты. Куперман не постеснялся гадких
сплетен об их личной жизни, многие из которых наверняка придумал сам. Я прямо сказал ему:
— Вы как автор имеете право на художественный вымысел и можете описывать свои любовные похождения или вызов к Хрущеву, просившему помочь решить шашечную задачу. Но в Вашей книге Вы унижаете и оскорбляете людей, которые не могут Вам ответить. Вот о Каплане Вы ничего не пишете, хотя все знают, что с ним у Вас самая старая вражда. Но Каплан сейчас живет в Америке, свободной стране, и может подать на Вас в суд за клевету. А Вы рассказываете ужасные вещи о тех, кто находится за железным занавесом и не может привлечь Вас к ответственности. Вы ни в коем случае не можете публиковать это!
Я полагал, что отрезвил Купермана. Живя в моем доме, он посещал «Русский клуб» в Реховоте, где тогда собирались интеллектуалы «русской» алии. Именно там, где все относились к чемпиону с понятным пиететом, он познакомился с владельцем тель-авивской типографии «Яков-пресс», печатавшим книги на русском языке для нашего издательства. Через несколько месяцев новый знакомый издал его книгу.
Куперман позвонил мне, чтобы сообщить о выходе в свет «Судьбы чемпиона» и непринужденно хихикнул:
— Шломо, я, наверное, виноват перед Вами.
Я, сдерживая себя, сухо сказал:
— Исер Иосифович, у Вас в записной книжке есть мои телефон и адрес. Прошу Вас немедленно и навсегда вычеркнуть их.
Больше мы с Куперманом не общались. Мое мнение о Купермане как о выдающемся шашисте не изменилось, и я не жалею, что мне довелось близко общаться с этим шашечным гигантом. Но моральные изъяны этой личности мне ясны, и сегодня кое о чем можно рассказать. Но тут надо соблюдать важный для меня лично принцип: какие бы отрицательные эмоции ни вызывал у тебя известный человек, нельзя позволять им захлестывать тебя, нельзя писать об этом человеке ничего, кроме неопровержимых фактов.
В заключение могу только высказать сожаление по поводу того, что у нас до сих пор нет истории шашек. Шахматисты такую историю давно создали. У них есть и исторические исследования, и биографии великих шахматистов, и обширная мемуарная литература. Несмотря на неизбежный субъективный элемент, это достаточно достоверная информация. Из этой литературы любой шахматист и читатель, далекий от шахмат, может составить представление о сложных, далеко не ангелоподобных личностях: Капабланке, Алехине, Ботвиннике, Фишере. Увы, в аналогичной шашечной литературе объективностью отличаются разве что книги Тона Сейбрандса. Остальные отзывы известных шашистов о своих коллегах превращаются в сведение личных счетов, порой опускаются до уровня низкопробных сплетен и оскорблений.
Жаль, что нет компетентных литераторов, которые описали бы не такую уж длинную историю борьбы за высшие шашечные титулы. Она должна быть правдивой – отдать должное великим шашистам, их достижениям, но не скрывать и тех моментов, когда человеческие качества чемпионов не дотягивали до уровня их шашечных шедевров. Я не думаю, что от подобного честного исследования уменьшилось бы восхищение шашистов творчеством их кумиров или пострадал бы масштаб таких фигур как Исер Куперман.

Шломо БОРОХОВ,
Почетный президент Федерации шашек Израиля

Написать комментарий
134 запросов за 0,915 секунд.